Все было позади. Акты его пьесы, вышедшей из под контроля, наконец закончились, с прибытием городской стражи. Бравые обученные солдаты вселив страх в бандитов, которым был обещан совсем иной исход, сложили оружие, выбирая жизнь, большая масса народу, даже толком не пострадавшая уже уходила, под солдатскую командирскую речь. Но все это было давно, а он все еще пытался понять, когда и в какой момент безупречный план дал трещину. Ступая в темноте ночной улицы к собственному жилью, он бросил взгляд на приобретенный в этой суматохе трофей. И награда была совсем иной, нежели задуманная, не вышло лишить город нескольких статусных деятелей, но руки бережно держали, прижимая к себе бессознательное тело девушки, полную сюрпризов. Он останавливается на миг, всматривается в это лишенное сил лицо, умиротворенное, спокойное, ни ей, ни окружающим уже ничего не грозило и сейчас она, такая беззащитная, закутанная в мужской пиджак, покоилась на руках демона. "Но я ведь не мог оставить ее на городскую стражу?" - полная чушь, Азазель мог найти ту, с которой Авелара явилась на бал, передать ей, но не стал, не захотел. Слишком ценная, обладающая силой куда мощнее, чем его собственная. И не волновала исчезнувшая по ее воле или неосознанному желанию магия, заботило то, с какой легкостью он подчинился ее желанию. Не убивай...Готов рычать, обнажая клыки в недовольстве, почему он вообще ее послушал. Чертов Азазаель, не слушавший никого и всегда делающий по своему, даже играя в покорность, подчинился ее словам по настоящему, лишая вставших перед ним разбойников не жизни, но сознания. - И хорошо, что никто не видел меня в этот момент... - крепче прижимает к себе, продолжая шествие по ночной улице, зацикливаясь на своем внезапном поведении. Он поговорит с ней об этом завтра. А сейчас хотелось добраться до дома побыстрее и уже избавиться от пропитавшихся кровью лохмотьев, что раньше полноправно звались рубашкой. Какого черта это не убивай выполнял только он, фыркает от этой вопиющей несправедливости.

Поход заканчивается под ошарашенные взгляды встретившей прислуги. Явно не привыкшие к такому виду своего нанимателя, они кажется не знали что делать и как быть. Кроме одной, смотревшей не столько на демона, сколько на белокурую голову, что покоилась на его плече, Азазель замечает взгляд, физически ощущая недовольство демоницы, что сопровождала его еще с войны, она совсем вылетела из его головы, ее нрав мог составить ненужных проблем его и без того уставшей от этого вечера голове. - Приготовьте мою комнату и чистую рубашку... - ему кажется, что Ава в его руках вздрагивает, привлекая взгляд демона. - Две рубашки - заключает на выдохе. Ее платье больше никуда не годилось, грязное, местами порванное, да и не было для нее подходящей одежды в его доме. Азазель к столь внезапному визиту был совершенно не подготовленным, а спать обнаженной он не позволит, хотя столько соблазна было в одной только мысли об этом. Безвольная, в его руках...Качает головой, слишком не интересно. Вспоминает про демоницу, что не скрывает враждебности к их ночной гостье. - Мне нужно для тебя специальное приглашение, чтобы ты наконец сделала то, что я сказал? - старается не повышать голоса, будто это было способно привести Авелару в чувства. Недолгая игра в гляделки и опасное существо, обитавшее в его доме подчиняется, склонив голову и спешно удаляясь. С этим он разобрался.

Он заносит ее в открытые двери собственной спальни, останавливается лишь добравшись до кровати, осторожно кладет на нее свою гостью, разминает плечи, бросая на нее взгляд. Снова эта назойливая мысль о вседозволенности беззащитного тела, так ее призывал к ответу обиженный женской властью хищник, которого дернули за поводок, натянув ошейник и помешав вцепится в добычу. Снова вздыхает, трет собственные глаза. В тишине комнаты он слышал дыхание еще одной, все еще недовольной особы, стоящей на противоположной стороне от него и кровати. И черт его дери, у него совсем не было настроение. Ее пальцы сжимали рубаху, Азазель обходит, она готова помочь ему одеть, но он лишь забирает одежду из ее рук, отворачиваясь слишком резко, направляясь к двери и одеваясь по дороге, чувствуя спиной обжигающий требующий взгляд. Останавливается, оказавшись в дверном проеме. - Переоденьте ее и приведите в порядок. - он почти уверен, что кровь была так же и на ее теле, кровь и грязь. Ждет, позволяя себе уйти лишь услышав процеженное сквозь зубы хорошо. А сам же в спешке покидает особняк, застегивая в дороге пуговицы, решив что стоит еще немного прогуляться и проветрить голову, привести в порядок мысли, пытаясь решить этот загадочный порыв послушания.

Азазель возвращается через пару часов, когда рассвет еще не вступил в свои законные права, но ночь медленно уступала свою власть над миром. Бродя по окрестностям, он так и не смог найти в себе покоя, но уже полностью вернул себе самообладание. Ноги сами принесли его в собственные покои, отданные на эту ночь в распоряжение девушки. Тихо открывается дверь, так же тихо он закрывает ее за собой, чтобы не разбудить это пока еще спящее светлое создание. Подобно вору он крадется в собственной комнате, останавливаясь у кровати, рассматривая спящую на боку. Милое личико уже совсем избавилось от следов вчерашнего безумия, в которое он втянул ее. Опускается на одно колено рядом с кроватью, вслушиваясь в мирное спокойной дыхание, вглядываясь в силуэт, прорисовывающийся в одеяле, которое сползло вниз, пока она спала. Всматривается в ее лицо, аккуратно сметая пряди с лица, кажется впервые увидев ее без румянца на щеках. Несколько минут он смотрит, прежде чем позволяет себе вновь встать. Он не будет уходить, не будет стесняться ложится с ней в одну постель, не желая оставлять одну после перенесенного. Раздевается, складывая одежду и оставляя ее на прикроватной тумбочке, чтобы не возится с этим. Он ложится рядом, наплевав на ночную жару, окончательно плюет на правила приличия и на то, что мог задеть девичью честь. Сегодня кажется он уже сделал это, пальцами, когда снимал туфельку, когда смотрел на оголенные ноги, пытаясь завязать импровизированный бинт, когда не позволил ей упасть, схватившись за...Вспомнив последнее, он невольно ухмыляется, его рубашка задерется легче, если он захочет ощутить тепло и мягкость ее кожи там, где держал ее, спасая от падения. Но не делает этого, он не делает почти ничего, но позволяет своей руке обнять, аккуратно притянуть и прижать к себе, заботливо держит в руках, смотря поверх ее плеча на входную дверь, словно оберегающий свою избранницу от посягательств зверь, готовый бросится на любого, кто посмеет помешать их ночной идиллии. - Видимо с утра я снова получу по голове, да? - рука покоится под ее грудью, пусть между ними и одежда, но, он прекрасно помнил ту случайность, за которую его наградили тем ощутимым касанием, а сейчас он держал осознанно, нарываясь уже скорее на пощечину. И только сейчас замечает, что рубаха сползла, обнажив плечо, он поправил свободной рукой, прежде чем просунуть ее под подушку. Смотрит еще некоторое время, наконец обретая то желанное состояние покоя и пустоты в собственной голове. Метающийся хищник уже не требовал ее крови, наказания, он, ощутив женское тепло, запах женского тела, свернулся калачиком и замурчал, делаясь почти что ручным. Кажется захоти она почесать его под подбородком или за ушком, он не прорычал бы ничего против. Старается не спать, но приятное тепло и щекочущие локоны, приставшие к его лицу, в которые он невольно зарылся, дарили то забытое приятное тепло, заставляя его медленно закрыть глаза, лишая возможности противится накатившей сонливости. И будь он полон сил, возможно, опять бы возмутился собственной послушности и этого чувства удовлетворения от того, что кто-то в твоих объятиях. Но он не был полон сил, он устал, поэтому провалился в сон, окончательно расслабившись от возникшего рядом с ней уюта.

Отредактировано Азазель (2023-11-25 22:36:44)

Жарко. Чужое тело отдает теплом, что под покровом одеяла любому казалось бы невыносимым в это почти жаркое утро. Утренняя прохлада отступила, сменяясь теплом восходящего солнца. Его не волновали солнечные лучи, он прятал лицо, путая его в волосы, лежащей перед ним особы, прижимая кажется теснее, в погоне за этим невыносимым для многих ощущением. Азазель искал тепла и он нашел его, вдыхая запах волос, чувствуя кожей кажется влажную рубашку. Жарко, девушке было жарко, пока он блаженствовал во тьме и покое, под щекочущие прикосновение локонов. Кажется он сдавил сильнее, стараясь быть еще ближе, теснее, не желая отпускать обретенное, пока рука уже очнувшейся, скинувшей с себя сонное оцепенение кажется пыталась разрушить его идиллию. Он дарил тепло, словно печка, согревая собой до проступающих капель на коже, которое впитывала рубаха, которое впитывала простынь и одеяло, нежелающее поддаваться дерзким попыткам нежной руки сбросить себя. Азазель выдыхает шумно, краткий миг неодобрения, а после волосы снова щекочут его нос, успокаивая разум спящего демона. Ее локоны сами словно маленькие демоны, они обманывают, липнут, словно желая быть с ним, дразнить и щекотать, от чего Азазель невольно вздрагивает, а рука скользит по скрытому под рубашкой животу, чуть выше, непозволительно. Он слышит голос и издает похожий на мычание едва слышный звук. А потом, потом все это разбивается осколками, когда до ушей доносится вскрик, когда столь сладкий момент обрывается, а обретенное ускользает от него, выбираясь из цепких объятий, оставляя руку на влажной простыне. Хмурится через сон, звук удара о пол громкий, он достигает его разума, находит отклики, стараясь пробудить окончательно. Пальцами он проводит по простыням, сжимая пустоту и влажную после их по своему невинной, но такой горячей ночи, простынь, сминая. Глаза открываются с невыносимой медлительностью, он смотрит на расплывчатый силуэт сидящей перед кроватью, моргает, смахивая влагу с ресниц, делая ее лицо четким. Его встречают румяными щеками и широко раскрытыми глазами. А он кажется видит ее ноги, открытые намного сильнее, чем вчера, когда он одевал на нее туфельку. Взгляд вниз, ему нравится то, что он видит, вверх, нравится еще больше. Рубаха, которая ей не по размеру, сползла с плеча, обнажая. Азазель улыбается, но не спешит вставать с кровати. А она лишает его возможности лицезреть, вызывая недовольный вздох.

- Я... - лениво произносит в ответ, не спеша в отличие от Авелары прыскать вокруг своей энергией. Утро, после пробуждения Азазель вполне мог посоперничать с Ленью в своем не желании делать что-либо, особенно когда его сон обрывали так нагло и не благодарно. Она говорит обрывисто, не в состоянии подобрать слова, а он качнул головой, притягивая подушку, которая еще недавно была под ее головой и подкладывает под свой подбородок, обнимая. Его волосы уже не уложены прячущей рога прической, они взъерошены не лучше, чем у самой девушки, позволяя ей раскрыть один из секретов Азазеля, на который вчера она могла не обратить внимания, не заметить, но сейчас могла понять, какое существо перед ней. Азазель закрывает глаза, он не дает ответов, стараясь вырваться из объятий Морфея, который готов был утянуть его обратно, соблазняя остатками тепла и запаха ее тела на кровати демона. - Потому что мы спали? - выдает без всякой задней мысли, совершенно не думая о том, как могла прозвучать его фраза, как его могли понять. Резкость ее движений почти завораживала, но не побуждала в Азазеле ответных действий. Одеяло, многострадальное за утро в очередной раз тянут на себя, Азазель не противится, не держит, не хватает ее руки и не пытается притянуть. Он всю ночь оберегал ее, не позволяя и себе сделать ничего лишнего, а сейчас с него нагло стаскивали одеяло, словно желая увидеть какие на демоне трусы.

- Я и не держу... - одеяло соскальзывает постепенно, под грохот открывшейся двери. Кажется сон отступает, когда действующих лиц в его комнате становится на одно больше. Бросает взгляд, кто бы сомневался, что явится именно она. Он не замечает взгляда, он скорее чувствует привычную реакцию на постороннюю девушку в его спальне. Обычно, он даже рад, обычно, он даже развил бы эту игру, пока демоница не вышла бы из комнаты трясясь от гнева и ревности, что вновь вынуждена делить своего повелителя с кем-то еще, но не сегодня. - Вы слишком шумные... - одеяло резким рывком слетает с Азазеля. Тот вздыхает, поворачиваясь на спину и задумчиво всматриваясь в потолок. Почему все пошло не так и его утро перестало быть спокойным. Авелара заворачивается в одеяло, прячет себя, но теперь видит почти полностью обнаженного Азазеля. А он наслаждается повисшей тишиной и закрывает глаза. Ему нужна эта краткая передышка. Но ему не дают. Топот ног, громкий голос. Он открывает глаза и провожает ее взглядом, не понимая, куда она собралась в таком виде. Неужели хочет погулять по его дому и привлечь к себе еще больше внимания. Или хочет так идти до собственного дома. Но демоница, служившая под началом Азазеля уже столько лет слишком любила быть грубой с другими барышнями, поэтому сейчас, опытный убийца, применяет свои навыки и физическую силу, не позволяя безобидной, но так мило бушующей от неловкости и смущение девушке покинуть спальню Азазеля. "А я то думал проблемы закончились вчера ночью..."

Азазель не торопится вмешиваться. Он принимает сидячее положение, пока Авелару держат в железном захвате, демоница была готова принести гостью в жертву своему хозяину, а он не спешил принимать дары. Встает с кровати, стоит спиной, смотря на задернутые шторы и занавески, разминает шею и лопатки, демонстрируя сетку шрамов от касаний чужих клинков на своей спине, которые так и не смогли затянуться до конца. Вздыхает. Поворачивается к ним лицом, застав картину, как демоница уже завела схваченную руку за спину Авелары, заламывая конечность, гостья даже если захочет не сможет вырваться. Пальцы демоницы схватили девичий подбородок, его подчиненная держала девушку крепко, не стесняясь демонстрировать превосходство. Азазель неспешно поправляет волосы, совершенно забыв о том, что шрамами покрыта не только спина, но и все его тело. Эхо войны. Азазель обходит кровать, вставая почти напротив их, несколько шагов и он встанет в упор с этими сцепившимися кошками.

- Отпусти. - холодно сверкнули глаза Азазеля, демоница отпускает с заминкой, оттолкнув от себя в сторону Азазеля, недовольная тем, что повелитель становится на сторону мелкой чертовки, которую тут не ждали и явно теперь были не рады. Но не он, он ловит ее, вновь объятия и он прижимает к себе это милое светлое создание, продолжая холодно смотреть на свою служанку. Игра в гляделки не длится долго и приняв поражение, повелеваясь, демоница уходит, недовольно закусив губы и склонив голову, закрывая дверь за собой. Демон вздыхает, опуская взгляд на Авелару, которая вновь была в его надежных крепких руках, которую он прижал к себе слишком близко, заставив уткнуться лицом в грудную клетку. Руки размыкаются, он кладет их на ее плечи и отодвигает от себя, вглядываясь в глаза. - Прости за нее, она не любит таких....бурных реакций в моей спальне. - произносит почти что заботливо, словно его извинения способны изменить хоть что-то, ведь гостье уже сделали неприятно, давая повод для лишних обид и желаний продолжать попытки побега. Азазель не сжимает ее плечи, просто держит на них свои ладони, продолжая вглядываться в ее глаза, он искренне переживал, раскаивался из-за того, что тут устроила его служанка. - И я постараюсь тебе все объяснить, если ты успокоишься - а рассказать было что, например то, что скорее всего платья у Авелары больше не было, Азазель сомневался, что о нем заботились как следует и желали сохранить то, что от него осталось.

Отредактировано Азазель (2023-12-04 21:45:41)

Грех не мог не привлекать взгляды. Восхищение, злость, ненависть, желание, отвращение, они собирали все, словно нуждаясь в любом взгляде, который только им могли дать. Азазель не был исключением, на него смотрели, с восхищением, со знакомым желанием, пылающим взором готовой фактически на все для него, а еще...Он встречается своими глазами с глазами своей гостьи, в них нет того, что говорило бы о разгоревшемся в ней пожаре, он не находил отклик в низменности, что таилась в каждом существе, даже в ангелах можно было отыскать этот изъян, вскрыть и заставить пасть, а вот Авелара. Азазель сам невольно опускает глаза, смотрит на сетку собственной истории, кровавой, тяжелой, но продолжающейся на зло всем и на радость многим. Может когда-нибудь, он утолит жажду вопросов, если они возникнут, вспомнит о каждом, расскажет, но сейчас эти легенды никому из них не нужны. Девчушка хотела было повернуть голову, но верная соратница, известная Эфириону как Катрина, не позволяет. У демонов свои игры, Катрина желала, чтобы гостья смотрела и не смела отводить взгляд от чего-то по ее мнению слишком прекрасного. Останавливается, требует, играя в гляделки с другим демоном, его терпение не бесконечно и заминка проходит, а нежное создание в новь в его руках. Катрину за бесцеремонность он отчитает потом, когда отпустит гостью из собственного дома.

Теплое дыхание опаляет его кожу, когда она находится так близко, так тесно, будь он все еще буйным юнцом, возможно у них обоих сейчас были бы определенные проблемы, что принесли девушке еще больше стеснения, а возможно и вовсе отправили бы стесняшку в очередное бессознательное. Возможно близость его почти обнаженного тела уже сыграли с ней злую шутку, раз Авелара не противилась его рукам. Но не будет думать об этом, были вещи важнее. Ему нужно выяснить, что помнит Ава про вчерашнюю ночь, что отложилось в ее голове, прежде чем она потеряла сознание. Но стоило ему дать ей хоть немного пространства, как не способная выбраться из его обители, она прячется за одеялом, скрывая от него свои раскрасневшиеся щеки, взгляд...И она снова заставляет его улыбаться, для него все это выглядело слишком мило, но она находит в себе силы требовать от него что-то. "В моей спальне? Серьезно? Какое нахальство! - не сводит довольного взгляда, но не торопиться исполнять ее первое за сегодня требование, смотря на стоящее перед ним "приведение". Вздыхает, все же повинуясь ее желанию, отходит к одному из шкафов, чтобы достать первые попавшиеся на глаза штаны и рубаху, наконец скрывая причину ее смущения под слоем домашнего наряда.

Азазель разворачивается к ней в тот момент, когда босые ноги ступали по полу, спешно уносясь в ванную, он не мешал, не пресек попытку спрятаться от него или от того, что к ней потихоньку возвращалось прожитое вчера. Хлопок двери не позволяет ей видеть глаза демона, обеспокоенные, печальные. Он единственный, кто знал всю правду, а сейчас подходил к закрытой двери. Рука легла на ручку, если он захочет, он войдет. Но едва слышит от туда чужой шепот. И кажется сейчас он снова не знал, что делать и как быть. Пусть он принял решение еще вчера, когда прислонил ее к стене, скрывая под собственным пиджаком от невзгод и опасностей внешнего мира. Сейчас, стоя за закрытой дверью, упираясь в нее своим лбом, он не мог сплести вокруг нее свою лживую историю, он не мог смотреть в глаза, видеть реакцию, чтобы щепотка за щепоткой подсыпать ей то, что возможно потом отравит ей жизнь. Но если сейчас оно будет благом, если сейчас ее душа останется целой, не израненной чувством вины, что будет пожирать ее не один день, пока возможно не выест окончательно, оставив вместо жизнерадостной и теплой лишь жалкую оболочку с поломанной психикой. И пусть он смотрел по другому, пусть не видел такой ценности в жизнях посторонних, но она...

- Вчера Я УБИЛ этого бандита. - он говорит резко, почти рявкает через дверь эти слова, чтобы она зацепилась за этот спасательный круг. Она будет ненавидеть его, ну и пусть. Жертва, на которую он готов был пойти, если этот обман сможет спасти хоть одну душу, а не погубить. Во благо, он удивляется самому себе, ведь никогда не делал так до этого. "Сейчас тебе не нужно знать правду". Словно заботливый родитель, прячущий от ребенка неприглядную истину о потерянной жизни любимого питомца, которого подменяли или увозили к дальней бабушке, чтобы той было не скучно. Но она, пусть и вела себя как ребенок, ребенком не была. Убирает пальцы с дверной ручки, но все еще стоит перед дверью, прижимая лоб к твердой поверхности. Закрывает глаза, вспоминает вчерашнюю картину цветения цветов в красоте кровавых брызгов, вспоминает ранение, которое привело к ее кажется первой в жизни серьезной трагедии. Наверняка он не знает. Он лишь рисует себе другую картину, представляет, что нет никакого цветения, нет заклинания, что держит его в кандалах, мешает вступится. Он представляет девушку, что решила вмешаться, считая что подобное вразумит безумца, что занес на них меч. Представляет, как клинок колет ее тело, а потом собственную ярость, в которой помешательство застилает глаза кроваво-красными красками, как сам своими руками разрывает своего противника в приступе безумной жестокости. А потом как она, не выдержав столь жуткой картины теряет сознание, приводя его в подобие чувств. Быть может потом до нее дойдут сплетни, когда проходя мимо судачащих горожан, они будут рассказывать о том, как нашли лишь одного убитого, а остальные негодяи почему-то остались в живых. Вот его версия, которую он вложит в нее. - У меня просто не осталось другого выбора...Он готов был убить тебя, мне пришлось действовать... - кажется дрожит его голос, Азазель умеет играть роли, роль того, кто подвел, не послушавшись простой просьбы. Глаза вновь тускнеют, он словно осознает ошибку, словно раскаивается в содеянном. Нет, не в убийстве, в неисполненной просьбе. Но когда на весах две жизни или одна, для него ответ был очевиден. Ответ был очевиден и сейчас, когда он брал на себя ее вину, ответственный за нее только потому, что сглупил и увел ее из общего зала. Оставалось лишь сделать так, чтобы она сама отворила перед ним дверь, сама решила поверить ему, погрузившись в блаженное неведение. А потом...потом будет не сейчас.

- Убил. - повторяет спокойно, кажется он смог, кажется у него получилось посеять в ней то необходимое ему зернышко веры в собственную непогрешимость, в невозможность испачкать собственные руки кровью, оборвав жизнь, пускай и подонка. Вероятно, такая девушка как Ава переживала бы излишне, вероятно она думала бы о последствиях своего деяния, но не для себя, а для тех, кто мог быть связан с бандитом. Семья, возлюбленная, друзья. Для Азазеля все это было пустым, лишенным смысла, не значимым. Он был другой, сам по себе, он отличался от всего, с чем она могла сталкиваться, неизведанный темный океан, бездна, которая смотрела на нее в ответ. Что будет, задайся она вопросом о чужих детях, оставшихся сиротам, о чужой жене, что станет вдовой и уже никогда не дождется своего возлюбленного. - Собственными руками. - в очередной раз, позволяет цепляться за этот брошенный ей круг. В ней не должно остаться сомнений, это он и только он, убийца, душегуб, что забрал жизнь одного в обмен на то, чтобы сохранить ее, там, в их взаимно придуманной сказке, он успел, он не позволил ей совершить ошибку. Спас, став героем с омраченным ликом ужасного поступка. Такова его плата.

Улыбается, ее голос больше не дрожит в страхе от сотворенного, сменившись другой эмоцией. Он на верном пути. И он ждет, стоя за закрытой дверью, ожидая, пока она решит выйти, показаться ему на глаза, возможно узнать, что было дальше, не довольствуясь домыслами и его кратким признанием. - Хорошо - соглашается, ведь выбора особо и нет, если он хочет продолжить, хочет и дальше уводить ее от края собственной пропасти. Ему не в первой убивать, ей, вероятно не приходилось забирать жизнь. Ей достаточно вспомнить утро, вспомнить шрамы, что тянулись сетью по всему телу, притягивая к себе взгляд. Попытки убийства всегда блуждали рядом с ним, как и рога, которые вечно были на его голове. Соотнести факты, демон не был мил с обидчиками, он действовал с хладнокровием, не в порыве слепой ярости. Убийца, защищавший свою жизнь, а вчера вот ее. Щелчок, улыбка стирается, маска грусти и раскаяния вновь на лице. Открывает дверь, не спешит входить внутрь, окидывая взглядом завернутую в одеяло Авелару. Стоит дальше, опасается, это колет, но что еще он ждал, сказал что забрал чужую жизнь, нарушив ее приказ или просьбу. Входит в ванную комнату, но его просят остаться у прохода. Азазель стоит. Его взгляд внимателен, она просит рассказа, а он делает шаг навстречу, словно пытаясь предотвратить очередную нелепую случайность. Но его участь быть тем героем, который вечно не успевает. И сам втягивает ее в неприятности, благо сегодня вряд-ли кто-то умрет.

Спотыкается и падает со вскриком или чем-то похожим, оказавшись в ванной. Ноги торчат вверх, выглядывая из ванны, а Азазель лишь качает головой. поражаясь ее невезучестью. Или близость к нему играла с ней столь злые шутки. Убийство было воистину жуткой шуткой. Он наблюдает, стоя слишком близко, заглядывая в ванну с высоты своего роста. Отводит взгляд, чтобы не смотреть, не смущать лишний раз, если вдруг его взгляд каким-то чудом будет замечен. Он поворачивается спиной, прислоняется к краю собственной ванны, скрестив руки на груди. Улыбается с легкой издевкой, все же не выдержав, его взгляд вновь прикован к торчащим ногам, пусть и смотрит всего краем глаза. - Нет, не помогу - в его голосе отчетливо звучат веселые нотки, кажется эта неловкая ситуация разрядила обстановку, пусть и немного. - Ты же сказала мне не подходить, поэтому как я могу тебе помочь? - он продолжает веселиться, отвлекая пусть и не надолго от желания слушать его правдивый рассказ о том трагическом для нее событии. Но ждет слишком мало, чтобы она смогла выбраться из плена, в который сама по случайности и попала.

Отрывается, повернувшись лицом и заглядывая в ванную, стараясь найти лицо, заглянуть в глаза. Стоит чуть сбоку. - Может полежишь так еще немного? Мне во всяком случае есть на что посмотреть в таком положении. Ты так забавно брыкаешься - тепло, мягко, демонстративно поворачивает голову и смотрит на открытые участки ее ног, что не скрыты одеялом, немного съехавшим, но удачно скрывшим от него все, что он мог хотеть увидеть. - Или может наказать тебя за то, что заперлась от меня в моей собственной ванной? Заставила одеться в чистое, прежде чем я смог ее принять? Боишься щекотки? - улыбается еще шире, просто отвлекая, просто превращая страшную сказку, которую им еще предстоит писать вместе в комедию. Но не делает ничего, решив не играть с ней слишком долго. Ему не стоит особых усилий достать ее из ванны, опять задержав на собственных руках. И он совсем не против держать ее так, пусть завернутую в одеяло, но стоит ей вновь очутиться на его руках, стоило ему снова встретиться с ее глазами, как время словно само желает замереть, оставив его и ее, вдвоем. Мед ее взгляда манит. Сколько ударов своего сердца он уже пропустил, не отрываясь от медового золота ее глаз. Не знает, моргнул, опомнившись, аккуратно ставит ее на ноги. Остается на месте, так близко, чувствуя исходящий жар ее тела, наверное ей тяжело стоять в этом одеяле. Рука касается одного из краем, он держит, тянет в сторону, стараясь размотать этот кокон. - Может хотя бы перестанешь прятаться в нем? Умрешь от жары прежде, чем я все расскажу. Да и рубашка на тебе, она очень хорошо скрывает от моих глаз все, что тебе так хотелось спрятать от едва знакомого мужчины - отпускает, не ему решать, требовать и намекать.

Снова взгляд в глаза, но магия улетучивается. Она пусть и смущенно, но смотрит требовательно, не отступится от своего желания узнать. Она не отнимала жизни, в ее глазах, на ее лице, на изящном красивом теле, пусть и обратившемся в одеялью гусеницу нет ни намека на это. Нет ничего. Лишь едва заметное отражение в ее глаза, его отражение, он стал первый криминалом ее жизни, запятнав это белоснежное полотно. Демоны были паскудны, демоны брали и портили, пробуждая все самое сокровенное. Азазель требовал еще больше. Ему не стереть след их встречи, сплетения их судьбы. Его рука ложится на девичью щеку, движение пальцев нежное, подушечка большого едва задевает уголок ее губ мимолетным касанием. - Хотел бы я сделать так, чтобы ты забыла все об этом моменте и никогда не переживала его больше. Но если это твое окончательное желание, я расскажу. В подробностях, что было после, все. - продолжает водить пальцем по коже, в этой невинной нежности он пытался просить прощения, взглядом своих полных печали глаз. - Узнать правду...Этого ты желаешь? - ей нужно просто сказать краткое "да" или "нет". Он выполнит все, он расскажет, но лишь то, что ей стоило знать. "Я итак демон, а вот считать себя убийцей тебе я не позволю"

Она была права, но заблуждалась одновременно. Да, она была в его доме, в незнакомой ей обстановке, с незнакомыми существами вокруг нее, которые в прочем держались за дверью хозяйской комнаты, не спеша тревожить своего господина и его гостью. Чтобы не происходило в его спальне, теперь слишком рано вряд-ли кто-то посмеет заявится в его опочивальню. - Почему я, что? - пока она смущена, он остается невозмутимым, его нечего смущаться, он в собственном доме, он хозяин всего, лишь она выбивается из общей картины, смущенная, едва знакомая, но притягательная, ее не хотелось отпускать, не хотелось поскорее избавиться, чтобы жизнь вернулась в прежнее русло. Очередной взмах ее длинных ресниц и, он, наоборот, убеждался в правильности выбранного вчера решения, не бегать и не искать того, кто мог ее знать, кто мог помочь отнести домой, нет, он бы не рискнул, мало ли кто мог следить из далека, кто мог воспользоваться моментом и захватить бессознательную особу, вырезав в ее доме всех или так же пленив. А потом, получив этот приз, с Азазеля, как с того, кто испортил бандитам им же придуманный план, требовали бы монеты или собственную жизнь. Смотря в ее глаза, на ее тронутое румянцем лицо, он понимал, что скорее всего пошел бы на все. Та внезапность, та необычность, с которой она возникла в его жизни, заинтересовав, заставив начать эту игру в охоту, за это хотелось держаться так же, как сейчас держать ее на своих руках, но уже не спящую, а ощущающую все, как он бережен, когда прижимает к себе, как держит, молча обещая защиту от каждой напасти, что выпадет на ее жизнь. Это было странно, непонятно, но он не противился этому, поддавшись и следуя за собственными чувствами. К ней.

Это был танец, не тот, что закружил их вчера, заставляя его следить за расцветающей перед ним женственностью юной особы, которая была так послушна, так отзывчива, вторя музыке и движениям его рук, оставляя смущение позади, давая волю какому-то инстинкту. завораживала, притягивала, пленила и подчиняла, став центром его мира, прежде чем их так нагло прервали случайности. Сейчас, оказавшись в его руках, в танце словно сплелись их эмоции, они поглощали, его свои, как и ее, но словно тянулись друг к другу, забыв о своих хозяевах, им было не нужно слов, не нужно ничего, только желание познать ранее неведанное. Ее неуверенность, скромность, его удивление и наглость, что позволила спать с ней в одной постели. И он, пусть и опустив ее на ноги, не мог справится с тем невидимым глазам магнетизмом, ведь рука словно обладая своей волей, знала и действовала куда лучше и смелее, чем сам демон. Нужны ли сейчас слова, когда взоры притянуты и их уже не оторвать друг от друга, когда более грубая кожа его ладони и пальцев вкушает нежность и мягкость ее щеки. Слова были ни к чему, но он зачем-то говорил, посчитав, что так будет нужно и правильно.

Он чувствует облегчение. Она не хочет знать, не хочет слушать о смерти, но просит о другом. Почему он сделал то, что сделал. Почему, взяв на руки, уже не хотел отдавать. Прикрываться страхом о слежке было бы очередной ложью. "Я не хотел тебя отпускать" Мысль возникает внезапно, обжигает как прижатое к телу каленное железо, в попытке вычертить узор клейма. Что-то внутри не желало врать, оно желало поведать ей истину о причинах, ведь чужие пальцы такие теплые и нежные сейчас касались его руки. Противоречия, он ощущает их, чувствует, как и свои. Хотелось склонится, просить, чтобы она не сбрасывала его руку. Но что хотела она, ведь все еще не скинула, не сказала, оставляя в неведении и позволяя фантазии зацепится за собственную версию, сделать глоток этого сладкого нектара лжи, в котором она захочет чувствовать это невинное прикосновение как можно дольше. Она продолжает спрашивать, а пальцы сжимают его руку, заставляя демона ощутить укол обиды, его решили сбросить. И только Азазель был готов принять ее волю, только сделал вздох, собираясь рассказывать, отстранится, как она выбивает из его рук все его карты, разбросав по полу, перемешав, нарушив идеальный порядок, подобранный для нее.

Замешательство захватывает на мгновение, когда на стук в дверь она отвечает вместо него, за него, а после закрывает свой ротик, скрыв за рукой, что готова была избавиться от его руки. Замешательство исчезает, сменяясь озорством. Его радует эта смелость, этот миг наглости или собственных привычек. Из-за дверей говорят о завтраке, а он все же склоняется к ней. - Кажется в моем доме появилась новая хозяйка? Авелара, а ведь ты всего-то провела ночь в моей постели, со мной... - он шепчет, шутливо, с веселыми нотками. - И твое "ой"....Нельзя же быть настолько милой, я ведь могу и... - осекается, может что, проголодаться, воспылать желанием сделать ее своей, дать власть над работниками, вручив ключи не только от дома, но и собственного сердца, возможно. Но недосказанность спасает его, оставляя место для полета ее фантазии. Выпрямляется, вспоминая, что рука так и замерла. Он ловит на себе взгляд, неужто сыграв в хозяйку его дома, сейчас она ждала его решения о завтраке. Не дожидается, она сама сбрасывает его руку, но лишь для того, чтобы сжать в своей руке, вести за собой. И он не сопротивлялся, он следовал за ней, сдерживая веселый смех. Авелара не знала, куда идти, а прислуга вряд-ли не сбежит по своим делам, увидев их вместе с Азазелем. - Да-да, завтрак, я иду-иду

- Иначе не? О, я догадываюсь. - все же позволяет себе смешок, продолжая следовать за ней, сжимая в ответ ее пальчики. Идея снова подхватить ее, нести к месту, где они будут принимать пищу казалось ему не самым плохим вариантом, но не стоит баловать ее так часто, особенно пока между ними творилось что-то далекое от того, чтобы он брал ее на руки, носил по своему дому. Демону тяжело не подчиниться собственному желанию, тяжело не поддаться искушению. Дверь открывается, они почти выходят из спальни в коридор, когда Азазель тянет ее к себе, заставляя потерять равновесие. Вновь ловит, встречая ее спину своим торсом, не позволяя упасть. Краткий миг очередной близости. - Может все таки поведу я? - спрашивает, только сейчас обратив внимание на присутствие служанки. Она спокойно смотрела за своим господином, не вмешиваясь, пусть и явно привыкла к другому поведению своего господина. - Благодарю, как видишь, мы уже в пути - и служанка удаляется первая, оставляя их позади.

Теперь впереди Азазель и уже скорее он держит ее руку, а не она его. Интересно, что она видит, о чем думает, смотря на него сзади, на его спину, длинные еще не уложенные волосы, кончики рогов. Кто он в ее глазах, чудовище, которое может убить, растерзать по прихоти. Или спаситель, что вселяет надежность, что за его спиной, большой и широкой, она может чувствовать себя в безопасности. Вопросы, ответов на которые сейчас увы он получить не сможет.

Он выводит ее в просторную комнату, в центре которой стоял большой стол. Он казался пустым, но друг на против друга стояли наполненные едой блюда. Азазель хмурится, слишком большое расстояние будет между ними. Прислуга, что будет обслуживать их стоит у стола, но он не видит Катрины. Без нее будет спокойнее. Авелара наконец-то рядом, но Азазель не отпускает ее руки, он не позволяет прислуге, что уже хотела проводить Авелару до ее места сделать этого, он ведет ее сам, все еще держа, отпуская ее руку лишь у самого стула, нехотя, с заминкой, вызвав кажется удивленный и смущенный одновременно взгляд. Слегка отодвигает, позволяя той занять свое место. Отходит, но не для того, чтобы занять место напротив, нет, он берет один из стоящих у стола стульев, вызывая кажется удивление и легкое раздражение прислуги своевольным нарушением этикета и сложившихся традиций. Ставит рядом с ее местом, чтобы быть как можно ближе. Ему предстоит рассказывать, ведь ей хочется знать почему. С чего бы начать.

- Так, ты просила рассказать, почему же ты оказалась в моем доме? - ответ на этот вопрос она могла найти сама, но ему не сложно. - На самом деле, я не знал, к кому обратиться, чтобы мне помогли найти твою спутницу. Да и пришедшей страже было не до меня и тебя, они наводили порядок среди паникующих людей. Там царил такой бардак... - убей Азазель всех, бардака было бы меньше, но разбирали бы трупы. Но ведь этого он сказать не может. - Да и я был не в лучшем состоянии, чтобы искать помощи слишком долго...- ему тоже досталось, потому что он выполнил ее желание, сохранив жизни. "Почему бы не сказать, что ты просто хотел забрать ее себе?" - очередная язвительная мысль, что требовала честности, так внезапно и непонятно, но он сдержится, не досказав всей правды.

- А на счет кровати.... - нет, он не будет придумывать и издеваться, он скажет все как есть, а дальше она вольна думать все, что ей захочется о нем. - Мы явились неожиданно, моя комната всегда подготовлена, а вот готовить отдельную для тебя времени не было. Поэтому я просто отнес тебя в свою спальню и уложил на свою постель. Не переживай, к тому, что ты проснулась лишь в моей рубашке я имею о посредственное отношение. Тебя нужно было переодеть, ведь после той передряги твое платье...Не думаю, что оно еще тебе послужит. Но я обещаю заглядить вину, раз втянул тебя во все это. - взглянул в глаза, спешит успокоить. - Когда тебя переодевали, меня в доме не было. Поэтому на этот счет можешь не волноваться, я не видел тебя обнаженной и не прикасался к тебе, в определенном плане... - бережные объятия не в счет, тогда он просто все еще опасался, желал сберечь ее, вот и обнял, вот и прижал к себе, почти полностью обнаженному. - И я не был полностью голый. - Азазель был в трусах, но кажется глаза Авелары тогда были поглощены изучением его шрамов, да и, смущение не позволило бы ей опустить глаза настолько низко. Ведь верно?

Отредактировано Азазель (2023-12-30 00:06:49)